Главная Наши земляки Полный Георгиевский (часть 1)
19.06.2015
Просмотров: 1373, комментариев: 0

Полный Георгиевский (часть 1)

Свадебная фотография Василия Александровича Александрова

КОВШИКОВЫ

На границе трёх (современных) областей Ленинградской, Псковской и Новгородской испокон веков жили мои родственники – крестьяне, которых называли одним словом – «скобари». До сих пор точно неизвестно – откуда же и как это прозвище произошло и какой оно имело смысл.

По одной из версий, места эти были «столицей кузнечного дела в России» и, якобы, Пётр Первый – одновременно – в знак уважения, но и в знак некоего презрения за их характер – называл так ремесленников, которые изготавливали различные изделия из металла, в первую очередь, скобы для плотников и кораблестроителей и подковы для лошадей. Характер этим людям приписывался, а, может быть, так оно и было на самом деле – с чертами угрюмости, суровости, неучтивости и, даже, жадности. На самом же деле, как мне кажется, несмотря на то, что эта легенда была похожа на правду – дело-то было совсем в другом.

А.С. Пушкин, великий знаток русского языка, и В.И. Даль, составитель словаря Великорусского языка, этого слова не употребляют. Тем более, наверное, не было этого слова при Петре Первом! Но…

Эти места и по природе, и по жизни были суровыми. Северо-западный форпост Руси! Города там – Великий Новгород, Псков, Изборск и другие – представляли собой не очень большого размера по площади, но сильно укреплённые, мощные крепости. Ремесленники и крестьяне, в основном, жили «в посадах» – то есть в деревнях – за пределами этих крепостей. Набеги врагов на эти места были столь частыми и столь мощными, что все жители даже пахали, сеяли и урожай собирали с оружием в руках. Во время вражеских набегов бросали всё – и урожай свой, и жилища, и скарб весь, и уходили в крепость для защиты города. Ценою больших усилий и больших потерь врагов всегда разбивали, выходили из крепостей и возвращались на пепелища, к своему сожженному жилью. Отстраивали всё заново и заново начинали жизнь. Нажить какое-то богатство и обзавестись хорошим жильём до следующих набегов не успевали.

В семьях скобарей даже женщины и дети были воинами. Домашним хозяйством эти люди практически не занимались, они занимались только защитой Северо-Западных рубежей Руси – отсюда у них и такой специфический характер выработался. Поэтому, наверное, и прав «Сербско-хорватско-русский словарь», в котором слово «скоб» обозначает «стычку» в военном деле. Самое интересное, что в этом словаре и слово «скобарь» есть! И означает оно – «участник военных действий». В этом же словаре говорится о том, что скобарям присущи  ратное мастерство, воинственность, храбрость.

Вот в этих-то, северных, болотисто-лесистых местах и жила огромная семья Ковшиковых...

Когда я слушаю рассказы псковских и новгородских экскурсоводов в экскурсионных автобусах – люблю я экскурсии по этим областям – там почти всегда задаётся вопрос о скобарях. И, когда экскурсовод ведёт о них свой рассказ, я включаю свой диктофон и сам с большим удивлением слушаю о характерах этих людей. В словах экскурсоводов я полностью узнаю моих северных родственников – особенно нехозяйственных, красивых, но мужественных женщин!

Кому бы рассказать, что люди эти (даже женщины!) не занимались своим домашним хозяйством, а только защищались и отстраивались заново, а потом опять защищались – никто бы из современных людей не поверил…

Мало того, что мои прадеды были скобарями, так они ещё были и умными, грамотными людьми, что, в общем-то скобарям – кузнецам и крестьянам – было несвойственно. Они умели читать и писать! Тогда это было большой редкостью, хоть и находят там сейчас берестяные грамоты в большом количестве. Самое-то интересное… Ходят в нашем роду слухи, что прадеды мои были потомками великоновгородских волхвов. Отголоски всего этого есть во многих моих родственниках – некоторые из них такое предсказывают и так лечат людей, что диву даёшься.

В этой большой семье Ковшиковых и родился мой дед Василий. Слова «кулак» тогда, наверное, ещё и не существовало. Фамилия Ковшиков как раз и соответствовала слову «кулак» и характер кулацкий определяла. Только не в отрицательном, а в положительном смысле этого слова. Семья была большая, очень работящая – братьев и сестёр было много. Только один брат был совсем другого характера, чем все. Это мой дедушка.

Он очень любил лошадей, любил за ними ухаживать. На этом его умения в сельском хозяйстве и заканчивались. Он был очень весёлым, жизнерадостным. На гармошке любил играть, очень хорошо пел в церковном хоре. Любил запрячь парадный тарантас (тележка для лошади такая, на двух колёсах) и отправиться в соседнее село на танцы.

АЛЕКСАНДРОВ

Когда старшему брату, или кому-то из братьев, пришло время идти в армию, на семейном совете было решено «взамен» отправить моего деда Василия – «несручного» и бесполезного в хозяйстве – все остальные-то – ох, как были нужны!
На призывном участке, по старому обычаю, спрашивать фамилию не стали, а спросили попросту, по-деревенски: «Ты чей?» Ну, Василий, мой дед, и ответил: «Александров!».  Александром звали его отца, моего прадеда.

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

Дед мой, теперь уже Василий Александрович Александров, попал в самое пекло, в самое начало Первой мировой войны. Поскольку он очень любил лошадей, вначале служил кавалеристом. А поскольку был очень грамотным и хорошо знал даже математику, его потом перевели в артиллеристы. Он настолько хорошо давал координаты стрельбы и так хорошо корректировал огонь, что был «лучшим бомбардиром» чуть ли не всей русской армии.

Был он, со слов всех ленинградских родственников, «человеком безумной храбрости». Не удивительно – из скобарей же. За все годы войны получил много различных наград, именное оружие, наручные (огромные) и карманные, с тремя крышками, на большой серебряной цепочке и с музыкой серебряные часы швейцарской фирмы «Павел Буре» с очень красивой гравировкой: «Василию Александровичу Александрову – за храбрость».

Самое главное – он на этой войне стал Полным Георгиевским Кавалером – получил четыре Георгиевских Креста – всех четырёх степеней!

Участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве – русская армия победила, но царское командование победой воспользовалось бездарно. Воевал он на территории Австрии и Румынии.

В середине войны или в её конце он приехал в своё родовое имение, может быть, был комиссован, поскольку имел три контузии и шесть ранений. Было ему уже 32 года. Разузнал он, что в соседнем селе живёт очень хорошая, красивая девушка. Запряг свой знаменитый парадный тарантас и поехал в это село свататься.

В 1963-ем году в тех краях мне удалось встретиться с 80-летней женщиной, которая помнила всё это сватовство – она тогда была в этом доме прислугой. Она рассказывает, что к дому подъехал тарантас, зазвенели шпоры – все забегали. «Молодые» вышли в сад, в большую липовую аллею. Минут пятнадцать гуляли по этой аллее. Так вот мой дед женился!

Дом этот – огромный, из огромных брёвен – в 1963-ем году был ещё «жив» и аллея из огромных лип была.

ПЕТЕРБУРГ

Жили они перед революцией в Петербурге, в большой квартире на Охте. Даже имели свою яхту на Финском заливе. Знаю это потому, что слышал от родственников много рассказов, как они на этой яхте тонули в Финском заливе.
Георгиевским кавалерам, даже с одним крестом, а, тем более, с четырьмя, быть было очень почётно. По рассказам родственников, куда бы дедушка ни заходил, в любое собрание или ресторан – все (даже генералы) обязаны были вставать. В жизни у этих героев были большие преимущества, в том числе и денежные выплаты. Говорят, что бабушка с дедушкой в Петербурге жили богато.

ПЕТРОГРАД

Революцию мой дед, вместе со своим командиром Алексеем Брусиловым, поддержал. Даже стал в Петрограде Комендантом форта – укреплённого района.

Но очень скоро, насмотревшись, как революционеры стали расстреливать людей и на многое другое – да ещё моя бабушка, уже в это время ждущая ребёнка, стала ходить на очень многолюдные и опасные митинги – он собрался и вместе с женой съехал из Петрограда туда, где они родились.

Развёл там большое хозяйство, построил большой дом, вырыли они пруд, дети стали рождаться. Это всё притом, что он был контужен и ранен несколько раз. А ещё и притом, что дедушка считался «несручным».

КУЛАК

Все бы в их жизни было хорошо, но к нему в тридцатые годы пришли представители Советской власти, объявили его «кулаком» и велели отдать всё, что он имел – даже дом. Иначе стали угрожать высылкой в Сибирь.

Непонятно почему, но он махнул рукой на всё. После того, как у него родились дети – характер у него стал совсем другой. Он стал бояться за них. Да, наверное, и слишком хорошо всё понимал. Может ещё и потому, что в разгар Революции сам был на стороне революционеров, которые безжалостно «экспроприировали экспроприаторов».

Отдал он всё. При этом сказал: «Посмотрю, что вы с моим богатством сделаете». Вся семья поселилась в городе Струги Красные, тогда Ленинградской области. Дедушка стал работать на заводе нормировщиком – математику-то он знал. Бабушка тоже работала на заводе фрезеровщицей. Лихо! Женщина из богатой семьи и в те-то годы – мужской специальностью владела. Вот тебе и «несручные»!!!

Дети отлично учились. И все жили в бараке с «коридорной» системой.

ВОЙНА

Перед войной у маминой сестры родился ребёнок. Маме моей было шестнадцать лет, она окончила девятый класс, дядя мой (звали его всегда Шурой) окончил школу с золотой медалью – ему было семнадцать лет. После выпускного, очень скромного вечера, «дядя» Шура поехал на рыбалку на Чёрное озеро. Приехал он с рыбалки – уже шла война. Один из родственников – офицер – примчался в этот барак радостный: «Ура!» – кричал он. – «Наконец-то мы разобьём врага! На его территории!». Муж маминой сестры Иван сразу ушёл на фронт.

Мой семнадцатилетний дядя пошёл в военкомат, прибавил себе год и был направлен сначала под Ленинград рыть окопы. Пешком приходил в Ленинград к нашим родственникам в очень плохой одежде, весь обмороженный – осенью в 1941-м году уже было очень холодно. Приходил в центр Ленинграда на Разъезжую («где бродил Достоевский», где «пять углов») и на Невский проспект, и на проспект Добролюбова на Петроградской стороне. Предвоенные люди писем друг другу не писали, адресов он не знал – нашёл он всех только по памяти.

А потом он был направлен на фронт – в отдельный, сапёрный батальон – под Ленинград! В письмах с фронта писал, что теперь хоть кормят и одежда хорошая (солдатская шинель, сапоги). Положение на фронте под Ленинградом было ужасным, но все его письма полны оптимизма и бодрости (1941-й год!) – во всех письмах полная уверенность, что немцы (не фашисты!) будут разбиты и что после Войны будем жить хорошо. Молодые пацаны воевали совсем без оружия. Да ещё и списались-то не сразу – растерялись все как-то в начале войны, раскидало всех – места, где жили «до войны», были оккупированы.

Остались в семье бабушка моя, дедушка-инвалид, две их дочери и грудной ребёнок. Дали им в стругах лошадь, а телегу загрузили какими-то документами и ещё чем-то, вручили предписание – сдать всё в городе Луга и сесть в эвакуационный эшелон. Все более-менее ценные вещи закопали в огороде (машинка швейная была хорошая, ещё что-то), с собой взяли только узлы, в которых были фотографии, какие-то деньги, которые уже ничего не значили, и ордена, медали, Георгиевские кресты. На телегу положить ничего не разрешили – она и так была перегружена – всё несли в руках. На телегу положили только грудного ребёнка.

Лошадью управлял мой дедушка – инвалид, полный Георгиевский кавалер. Очень часто приходилось идти лесами, а по дорогам их обгоняли немецкие мотоциклисты, у которых в колясках были установлены пулемёты. Немцам в начале войны было не до гражданского населения… Группами вместе с «беженцами» шли отступающие красноармейцы – они шли сами по себе – в глаза людям не смотрели – глаза у них были опущены в землю, многие были ранены. Некоторые сквозь зубы цедили: «Мы ещё вернёмся».

До Луги добирались дней шесть. За это время ребёнок умер. Настроение у всех было подавленное. Мамина сестра переживала, что муж у неё доблестно воюет, а она даже не смогла сохранить сына. Хотя потом выяснилось, что её мужа, дяди Вани (хотя какой он «дядя» – молодой парень) уже не было в живых – он погиб в первые же дни войны в бою или от авиационных бомб. В Луге лошадь, телегу и груз сдали и пытались сесть в эшелон. Железнодорожный вокзал уже был разбомблен, был беспорядок и полнейшая неразбериха, вагонов не хватало. Сесть удалось только с помощью какого-то коменданта – помогла справка о том, что у них грудной ребёнок. Так мертвый сын помог матери, дедушке, двадцатитрёхлетней тёте и моей маме – шестнадцатилетней девчонке…

В скотном вагоне, без крыши, битком набитом людьми, их повезли на восток. В пути постоянно бомбили. Туалета не было – в полу вагона была «дырка». Везли долго. У кого-то была карта. Когда Россия кончилась, а впереди была Мордовия, Чувашия, Татария – решили сойти. Так моя мама приехала на мою родину – родину протопопа Аввакума и патриарха Никона – в изумительное по красоте прирроды место, где сосем недалеко расположено знаменитое пушкинское Большое Болдино. Во время их приезда туда и была именно осень, «пушкинская осень» – только до природы ли им тогда было?!

Александр КАРПЕНКО

Продолжение следует.

  • Свадебная фотография Василия Александровича Александрова

Архив новостей

понвтрсрдчетпятсубвск
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
       

Реклама

Нижегородское ополчение. Новые формирования
Своих не бросаем!