Интервью
фотогалерея
Николай Офитов - Ветерено (рассказ)
Это веретено нашёл я в ящике стола в своём родовом доме, куда приехал понаведоваться летом. Перебирал, что в нём лежало, ставшее давно никому не нужным утилём. И вдруг вижу веретено, идеально гладкое с конической формой, правда без резьбы, каким обычно бывает веретено, сделанное специалистом-промысловиком. Я узнал его сразу. Да и как было не узнать вещь, сделанную тобой. Давно это было, когда я ходил ещё в подростках.
Боже мой! Ведь было это не в сказке, а наяву. Бабушка Дуня — мать моей мамы — обыскала весь свой низкий с жёлтыми ставнями дом в поисках веретена, которым постоянно пряла пряжу из овечьей шерсти, иногда изо льна. И вязала для нас всех тёплые вещи: носки, варежки, шарфы, кофты, свитера. Всё вязала и со вкусом. Тогда веретеном умели пользоваться все сельчане. И в этом было особое умение и искусство, обеспечивающее людей хорошо сделанной теплой одеждой, так необходимой в холодную погоду. И веретено тогда было в каждой крестьянской избе.
Что оно из себя представляло? Гладкий стержень из дерева, утолщённый в нижней части. Утолщение служило своеобразным грузом, и оно помогало прядильщице раскручивать веретено пальцем. Из заранее обработанной шерсти прядильщица вытаскивала несколько волокон, скручивала их и закрепляла на веретене.
Интересно было наблюдать за ловкими действиями прядильщиц, когда они одной рукой вытягивали волокно, а другой крутили веретено за верхний конец. Пучок волокон наматывался на него и превращался в нить. К концу этой нити пристраивались новые волокна, и веретено рукой оттягивалось дальше, и когда нить становилась очень длинной, что отвести её дальше было уже нельзя, нить наматывалась на корпус веретена. И процесс прядения начинался заново и мог продолжаться до бесконечности. Сам процесс может показаться несведующему сложным. Конечно, для прядения нужна соответствующая подготовка. Но она вовсе не сложна, и состоит из двух простых операций: скручивания нити и наматывания её на веретено.
И вот бабушка Дуня, держа в руках груду остриженной с овцы шерсти, собираясь превратить эту шерсть не то в прочную ткань и сшить из неё какую-то тёплую вещь, не то связать варежки или носки, стояла и спрашивала меня, не видел ли я веретено, которое куда-то пропало, а оно сейчас ей очень нужно. Я ответил, что не видел.
— Сейчас поищу.
— Да я всё обыскала. Ума не приложу, куда оно запропастилось? Лежало, знаю, здесь, в ящике. — И она выдвинула ящик стола. — А может, ещё куда положила.
— Возможно, и положила.
— Да всё-то и не упомнишь, Коленька. Это какую голову-то надо иметь, чтоб всё помнить. Иной раз так закрутишься с делами, что и не знаешь с чего начать.
Была бабушка Дуня (подруги называли Прасковьей) небольшого роста, худенькая, с прядью поредевших седых волос на голове. Лицо узкое, нос прямой, небольшой и острый. Глаза карие, добрые, привлекали к себе какой-то особой лучистой энергией, исходящей из этих глаз, которые, когда улыбалась, светились, словно ясное солнышко, и, находясь рядом с ней, тебе становилось теплее. Она не кричала, не спорила, не отчитывала за ту или иную шалость, а подойдёт, обнимет тебя ласково и скажет: «Ты, умница, береги себя и имя своё. Не ленись, безделье утомляет более, чем работа. И лень наша опаснее врага».
Она взглянула на ходики, висевшие на стене, и добавила, что бездельный человек похож на эти часы. И ещё будь честным и никому не завидуй. Если честность продаётся, она исчезнет. Живи своим умом. Не хвастайся. Замечай людей...
О том же самом говорила и другая моя бабушка Пелагея, и в этом они были одинаковыми и по своим убеждениям, и по манере речи, и по желанию делать добро.
Мы вновь взялись за поиски веретена, но не нашли.
— Теперь я без него, как без рук, — тихо сказала бабушка. — На рынок пойду или у соседок попрошу, может у кого-то и есть лишнее.
— Бабушка, я попробую сделать веретено.
— Нет, Коля, веретено сделать не просто. В этом деле нужно умение и навык, а ты не мастер, да и инструмент тут нужен.
— Пила, топор, нож есть у нас, а больше ничего и не надо. Постараюсь сделать, — ответил я и вышел во двор.
Долго искал нужную чурку и наткнулся на берёзовое сухое и без сучков полено. Что и требовалось для веретена. Отрезал ножовкой нужной длины брусок и стал его округлять, да нож оказался тупым. Наточил его, дело пошло лучше. Осторожно стал срезать с бруска древесную массу, и срезанная лента падала на землю ровная. Старался придать бруску коническую форму. Но тут нож вонзился в деревяшку глубже обычного, и от неё откололась щепка. И стало ясно, что нужной формы веретена уже не достигнуть.
Огорчённый, я бросил испорченный брусок на землю.
— Получается ли? — спросила, вышедшая на улицу бабушка Дуня.
— Ага, — ответил я и добавил в след уходящей бабушке, что дело мастера боится.
— Ух, какой деловой, как я погляжу, — отозвалась бабушка.
— А ты куда пошла?— спросил я.
— Да схожу к соседке, а то цельный уповод сижу, словно и дела у меня больше нет другого.
Бабушка всегда вместо промежутка времени или определенного количества часов, проведенного за тем или другим занятием, употребляла слово «уповод». И ещё она говорила, если я долго сидел за столом и писал, «ну што ты всё пишошь и пишошь, как прёдседатель».
Когда она ушла, я снова стал искать нужную древесину. Берёзовые поленья, какие попадались на глаза, были корявые, и я их отбрасывал прочь. Нашёл ровный сосновый чурбан, каким-то образом уцелевший от топки. Но мне пришлось переворошить весь двор, чтобы найти его. Конечно, берёза твёрже и слывёт лучшим материалом для веретена, а сосна помягче, но всё равно годится.
Об этом, разумеется, я узнал позже, а тогда просто искал податливый для дела материал. И он нашёлся. Поставил сосновый чурак поровнее, взмахнул топором вверх, и со всего размаха опустил на него. Тот разом разлетелся на две половины. То же самое повторил и с этими половинками, пока не получил нужной толщины полено.
Ручная работа требовала много усилий, аж жарко стало. Я осторожно, не хотелось повторять опыт с берёзовой чуркой, когда её запорол, срезал тонким слоем стружку, ведь хотелось сделать веретено таким, чтобы оно стало настоящим и удобным для прядения.
Намного позднее прочитал я, что веретено тесно связано с символикой прядения, и в ней говорится не только о шерстяных нитях, но и о человеческой жизни. Так мифы Древней Греции повествуют о трёх богинях судьбы — мойрах. Одна из них — Клото — прядёт нить судьбы, нанизывая на веретено события, происходящие в человеческой жизни. Нити человеческих судеб наматываются на веретено и в скандинавской мифологии. И ещё у древних греков веретено было атрибутом богини судьбы Ананке.
Даже знаменитый философ древности Платон писал о веретене. Стоит раскрыть его великий труд «Государство», где в представлении мудрого философа общемировое устройство следует понимать как результат действия веретена Ананке, на восьми сферах которого находятся сирены, и они своим сладкозвучным пением создают гармонию мира.
Издавна у всех народов прядением занимались женщины. На Руси, убрав урожай, девушки и женщины садились за прялки, и при свете лучины пряли веретеном нить, и делали это с охотой, пели песни, вели задушевные разговоры. И продолжалось это до Великого Поста. Не зря же русский народ сложил о пряхе песню, как она в низенькой светёлке при свете лучинного огонька сидела под окном и пряла пряжу. Молодая, красивая, с карими глазами, а на плечи ниспадала русая коса...
Занимались прядением и в Европе. Веретено присутствует в сказках Шарля Перро и братьев Гримм. У первого, принцесса укололась о веретено и заснула, у вторых — старухе вонзилась в руку заноза, когда она пряла льняную пряжу.
И пряли чаще не шерсть, а лён. Его волокна (кудель) привязывалась к верхней части прялки, и пряха вытаскивала из кудели волокна и наматывала их на веретено. То же самое делали и бабушка, и мама, когда садились за прялку.
Не сразу приходило мастерство. Потянешь волокно сильнее нужного, оно рвется, слабо потянешь — нить станет толстой и неровной. И у бабушки такое бывало, пока не стала получаться тонкая, однородная и прочная нить. По этому признаку определялось мастерство той или иной прядильщицы, которым они гордились.
Я знал, что когда у бабушки получалась из пряжи хорошая вещь, она радовалась и сияла лицом. Но напрясть веретеном нужные метры нитей требовало много труда и времени, или, как говорила она: «цельный уповод сижу, словно и дел других у меня нет больше». И потому на Руси веретеном начинали пользоваться уже семилетние девочки, чтобы помочь своим мамам и бабушкам. И передавалось это из поколения в поколение.
Долго обтачивал я свою сосновую палку, чтобы придать ей форму веретена. Особенно пришлось повозиться с нижней утолщённой частью стержня. И когда она получилась, стал осколком стекла осторожно скребсти стержень до зеркальной гладкости. И вот веретено получилось! Настоящее и нужного размера.
— Ур-ра! Ура! — закричал я от радости. — Бабушка, получилось...
Она только что вышла от соседки.
— Чё кричишь-то?
— Да сделал я! На, возьми!
— О! Какое хорошее веретено, — всплеснула она руками. — И на рынок не надо идти.
— А ты хотела?
— Теперь не пойду, цельный уповод на это тратить. Да и веретено-то хорошее, не каждый мастер такое сделает. Молодец!
Обняла и поцеловала меня в маковку. Потом долго держала веретено в руках и рассматривала его, и по лицу её я видел, что она радуется.
Вот это веретено, сделанное мной в детстве, я и извлёк из ящика старого стола в родительском доме, заглянув на родной косогор прошедшим летом. И теперь оно стало не только дорогой реликвией, но и той светлой частицей моей жизни, которая была и таковой останется.
