Интервью
фотогалерея
Вдов солдатских на заре не будите…
В следующем году исполняется 75 лет со дня окончания Великой Отечественной войны! Чем дальше уходит время от этих событий, тем ближе и дороже становятся люди, не пришедшие с войны. Давно их уже нет в живых, но память хранит все, что связано с ними. Они не напрасно жили и отдали свою жизнь родине и погибли, ее защищая.
Я хочу рассказать о своем отце — Одинокове Капитоне Яковлевиче (1903-1942 г.р.), который погиб 28 февраля 1942 года при обороне Севастополя. У него было звание капитана III ранга, он воевал на корабле, утонул, когда немцы бомбили последние корабли, покидая Севастополь.
Нас у мамы осталось трое. Марии было 14 лет, Тоне — 10, а мне — 1 год. Жили трудно, как все дети без отцов. Много слез было пролито вдовами войны в подушку, но надо было как-то растить детей. Я помню, как мы сидели около печки у таганки и с нетерпением глядели на чугунок с картошкой — хотелось скорее поесть. Хлеба не было. С вечера мы отправлялись на крыльцо райпо, занимали очередь за хлебом, а утром давились в магазине напротив (у Феди Сажина).
Я была маленькой, худенькой, протягивала руку под ногами взрослых и мне доставалась буханка ржаного хлеба, и я победоносно шла домой.
Не было дров, давали по три куба осины, и мы с мамой их пилили, а мне было лет 9-10, но я считала себя взрослой. Мама глядела на меня и плакала. Этих дров не хватало и рубили сирень, бузину и все, что попало, только бы протопиться.
Мужчин в доме не было и денег тоже. Тоня тогда училась в институте в Горьком и все гроши-копейки отсылали ей, а себе на пропитание оставляли 9 рублей.
Помню, как вроде от исполкома, детям давали по одному половнику жидкой манной каши и стакану морса, запах которого помню до сих пор. Весной и летом мы, истощенные и голодные, дружно мчались в лес за витаминами. Щавель, пестушки, борчевки, пустотел съедали на месте, а позднее земляника, черемуха, малина словно воскрешали нас.
Как это было давно, что кажется полузабытым и милым сердцу.
Ходила я в обносках, с чужого плеча. Обуви не было. В лес, в поле ходили босиком. Случалось наскочим на сучок, пораним ногу, замажем землей и «дуем» дальше.
Но жизнь брала свое. У нас в семье все любили петь песни, и я их все знала от старших сестер. Помню, как они пели песню, не зная автора (наверное, слова народные), но когда они ее пели, все плакали. А слова были такие:
Разлилась заря вокруг алым светом,
И роняют журавли бабье лето.
Ах, журавушки, в сентябре не кричите,
Вдов солдатских на заре не будите,
Хоть во сне они своих солдат зацелуют,
Пусть забудут, что весна не вернется,
Пусть седина в косах вьется…
Маму я никогда не бросала и не забывала. Последние 15 лет на зиму она приезжала в город, ко мне, а летом уезжала в д. Карабатово, там был старенький домик после родителей отца.
Мама, милая, родная, единственная… Не зарастет тропка к твоей могилке, пока жива я.
А в Севастополе я была два раза — кланялась вечному огню. Мой отец погиб в 39 лет, а я никогда не знала и не произносила слово «папа». До войны он работал в Большом Мурашкине в райкоме партии. Был умен, талантлив, бескорыстен и честен. Друзьями его были Александр Иванович Серов и Ипполит Иванович Рагузов.
Сейчас из детей нас осталось двое — Марии уже нет в живых, а Тоня живет в Тюмени, так и осталась там после окончания института, туда ее направили по распределению. Проработала всю жизнь директором школы.
Я живу в Нижнем Новгороде, жаловаться не на что, все есть. Но на сердце опять неспокойно — Украина, а у меня там живет единственный сын с семьей. Олег — полковник запаса. Боюсь, заберут на войну в Донбас. Не могу больше слушать телевизор. Единственное, что спасает — Олег звонит каждую неделю. Как услышу его голос — слава Богу, живой! — и вроде немного поспокойнее становится.
Пользуясь случаем, передаю привет в Мурашкино всем, кто меня помнит, и, конечно, низкий поклон с пожеланиями здоровья, благополучия, спокойствия моим одноклассникам.
С уважением, Кима Капитоновна Сорокина (Одинокова)
